Душа оборотня - Страница 13

— Вон оно что, — протянул Середин. — Не горюй, кроха. Поправится Белослава. Веселей прежнего будет. Тебя как звать то?

— Пока Синичкой кличут, а в Грудень, под день Сварога, новое имя дадут. Я тебе тогда скажу. А ты правда ворожбишь? А заговоры знаешь? А кошку нашу заговори — царапается сильно, а еще…

Про то, чтобы в пять лет ребенку давали новое имя, ведун слышал впервые, но сильно не удивился. Времена такие, что в каждой деревне свои обычаи. Не успели еще попы всех смертных под одну гребенку причесать.

— Стоп. Пока с твоей сестрой разберемся, а насчет кошки потом думать будем. Договорились?

— Ладно. — Девчушка скользнула на пол и выскочила в сени.

Олег прикрыл Белославу и прошел в горницу. Вторуша набивал рот всем, до чего мог дотянуться; в бороде застряли крошки, на усах повисла молочная пенка. Невзор вяло жевал мясо.

— Значит так, хозяин. Беде твоей помочь можно, если сделаете, как я велю. А сейчас скажи-ка, торфяник или глина рядом где-нибудь есть?

— Как не быть. Глина на речке из-под песка выходит правее от брода, а и торфяник там, чуть подальше, за ивняком.

— Это хорошо. — Олег огляделся: — Где младшая твоя?

— На двор, небось, побегла, егоза.

— Ладно. Ты к ночи баньку истопи. Вторуша, распрягай лошадей. На ночь останемся.

— Угу, — купец утер рукавом бороду и с готовностью поднялся с лавки, — все сделаем.

Подхватив со стола кусок мяса и ломоть хлеба, он засеменил к дверям.

Середин вышел на двор. Поднявшийся ветер гнал по улице пыль, облака затянули небо. Синичка пыталась стащить с плетня пятнистую кошку, крепко ухватившись за пушистый хвост. Кошка некоторое время терпела, цепляясь когтями и отчаянно мяукая, потом молниеносно хватанула девчушку когтистой лапой и кинулась в лопухи. Синичка затрясла рукой, побежала к избе и тут увидела Олега.

— Вот, опять, — лицо ее скривилось от обиды, — я погладить хотела…

— За хвост таскать не надо, тогда и царапаться не будет. Только не реви. На вот, — Олег сорвал подорожник, — лизни и залепи царапину. Отец твой сказал, возле брода глина есть. Покажешь?

— Пойдем. — Синичка вприпрыжку выскочила на улицу.

— Не беги, коза.

Ветер поднимал на реке волну, гудел в соснах на противоположном берегу.

— Ой, кабы грозы не было. Боюсь, ох боюсь, — причитала девчушка. — Перун гневается, огоньком кидает. По весне березу подпалил… Вот глина, а тебе зачем?

Середин огляделся.

— А где торфяник? Ну, болотце или озеро такое. Вода темная, черная почти.

— Так это дальше. Только я не пойду — страшно. Сказывают, там ичетики живут и игошки. Утянут.

— Со мной не утянут, — подбодрил ведун.

Они поднялись чуть повыше, продрались сквозь кустарник и вышли к ручейку, стекавшему в реку из торфяного озера. Вода была почти коричневого цвета, зацветшая возле топких берегов. Ведун оставил Синичку на краю озера, а сам направился к темно-зеленому кустарнику. Туя разрослась густо — переплетаясь плоскими ветками, образовала собой живую стену. Олег нарвал веток, набрал в карманы несколько горстей пахучих шишечек, и, подхлестываемые все усиливавшимся ветром, они направились в деревню.

Дождь все-таки накрыл их возле околицы. Олег с Синичкой припустили бегом, наперегонки и, смеясь, влетели в избу.

Середин оборвал с веток молодые побеги, а сами ветки велел хозяйке заварить в бадье. Сходил к телегам под навес во дворе, взял свою сумку и устроился в светелке, наказав никому не заглядывать.

Белослава лежала на лавке, похожая на мраморную статую. Платок скрывал волосы; веснушки выделялись на бледном лице, словно брызги краски, слетевшие с кисти художника в музее восковых фигур. Покопавшись в сумке, Олег вытащил холщовый мешочек и раскрыл его на коленях. Внутри лежали полотняные узелки с травами. Олег высыпал в чашку содержимое одного из них, растер с молодыми побегами туи и прикрыл глаза.

— Ты, звезда падучая, с неба ясного скатившаяся, возьми назад прелестника-перелестника, уходите прочь от девки незамужней, от жены мужниной, возвращайтесь, откуда явились, без обиды-жалобы, без любви наведенной, свет отдайте солнцу красному, месяцу ясному, зарнице вечерней.

Сложив траву в узелок, он привязал к нему тесемку и вышел в горницу. Вторуша дремал на лавке, Невзор возле окна вострил нож на оселке.

— Где хозяева?

— Баню топят, — сказал Невзор, — ты ж сказал, что б к вечеру истопили.

— К ночи, — поправил его ведун, — хотя, особой разницы нет.

За окном быстро темнело. Олег присел к столу. Невзор отложил брусок, попробовал лезвие и, удовлетворенно кивнув, сунул его в ножны. Заворочался Вторуша на лавке.

— Жрать охота, — вздохнул он, — знал бы — рыбки своей сготовил.

Вошел староста с пучком тлеющих лучин в руке, воткнул в глиняные пристенные державки, раздул огонь. В горнице посветлело.

— Ну, что. Баня вот-вот готова будет. Попаритесь, а потом вечерять станем, печь затопим.

— Париться не будем — не для нас топите. Скажи хозяйке, чтобы веник распарила в той бадье, где она ветки, что я дал, заварила. А поесть — чем угостишь, тем и рады будем.

Староста поскреб затылок.

— Как скажете. Пойду, бабу кликну — пусть на стол собирает.

Все вышли на двор. Дождь кончился, ветер стихал, в разрывах облаков проглядывали звезды. От хлева, перепрыгивая через лужи, прибежала Синичка с кошкой на руках.

— Ты правду сказал, — радостно заявила она, — больше не царапает.

— Еще бы, — согласился Олег, — тебя вот за хвост ухватить.

Синичка завертелась на месте, заглядывая себе за спину.